Каждый композитор, выражая в музыке свою душу выражает, тем самым, свой менталитет. Определенный “психотип”. Говоря о Рахманинове “не мешает” взглянуть на весь ряд лидеров композиторского дела России. Чайковский, Мусоргский, Рахманинов, Скрябин, Стравинский, Прокофьев, Шостакович – композиторы, отразившие наиболее характерные черты психотипов не только русских, но и всех людей европейской культуры. Разумеется, на русской почве. В этом ряду просматривается родственность душ, характерных черт между Чайковским, Рахманиновым и Прокофьевым с одной стороны. Мусоргским, Шостаковичем и Стравинским с другой. Особняком в духовно-философском “тупике” находится Скрябин.

Чайковского и Рахманинова роднят эстетические, “генетические” и даже “житейские” взгляды, философия отношения к жизни. Оба представители русской феодальной барской культуры с соответствующими взглядами и пристрастиями. Оба – исключительно “композиторы чувства”, эмоционально-художественных состояний. Певцы и живописатели природы. Они сконцентрированы исключительно на своем внутреннем мире, частных проблемах, личных радостях, горестях, конфликтах. Они в высшей степени “приватны”. Смотрят на мир только через призму личного к нему отношения без малейших намеков на “общественные интересы”. Вкладывают в музыку только личное. От личных переживаний любви, до личного отношения к жизни, смерти, природе, религии, вере. Ко всему, что их окружает. “Эготисты”, что очень характерно для русских людей искусства, особенно поэзии. Их взгляды и охват тем весьма ограничен – природа, любовь, народ, каким видит в его идеализированном “пасторальном” обличье русский барин, без малейшего интереса к метафизике народных корней, противоречиям и тяжестям “реальной” жизни народа, его реального положения.

Рахманинова и Прокофьева роднит их “профессиональная связанность” – оба пианисты. Оба, несмотря на совершенно разные эстетические взгляды и даже враждебность в характерах, часто схожи в звучании и содержании фортепианных произведений. Как и Чайковский, Прокофьев прекрасно выразил себя в балетной музыке, дав продолжение этой линии, “смежной” с сольной инструментальной и симфонической музыкой в новом искусстве – кинематографе. В киномузыке Прокофьев смыкается со всем вышеприведенным рядом композиторов, как прагматичный “компилятор” стилей, но “со своим лицом”. Несмотря на “пропасть” в эстетике и разнице в музыкальном языке, многое, как на первый взгляд это ни странно звучит, роднит этих художников. А вот, что резко отличает Прокофьева от эмоционального, сердечного, традиционно “задушевно-русского” взгляда на жизнь Чайковского и Рахманинова, это его злая ирония, сарказм, агрессия и холодный презрительный взгляд на жизнь “циничного реалиста”. Современного жесткого конформиста. Человека, легко вписавшегося в абсурд жизни двадцатого века. И горько поплатившегося за свой циничный конформизм. Понимая характеры этих людей, становится совершенно ясно почему Прокофьев и Рахманинов жили по разные стороны “железного занавеса”.

Иная “триада” русских психотипов – Мусоргский, Шостакович, Стравинский. Их отличает широта взглядов, живой интеллект, “широкий охват” общечеловеческих философских вопросов. Мусоргский и Шостакович очень близки по духу. Их “общественные интересы” обширны, они гуманисты, пекущиеся об общечеловеческих ценностях – от уважения к свободе до расового вопроса, от феминизма до демократических преобразований общества, от боли за свою кровавую историю до видения будущего народа и всех людей на планете. Патриоты и космополиты. Прекрасные современные русские люди. Даже, люди будущей России, если ей суждено когда-нибудь сбыться.

Стравинский, имея близкие, единые славянские корни художественных инстинктов и языка с Мусоргским и Шостаковичем уходит в холодный мировоззренческий космос, развивая “взгляд с огромной дистанции”, иронически-саркастический взгляд на русский народ и на человечество в целом. “Интеллектуал-одиночка”. Тип характера, весьма схожий с Набоковым. Скрябин является олицетворением русского декаденства, воплотивший в музыке психотип нервного русского провинциального мистика. Помешанного на мессианстве и эротизме. Характерный тип декадентов поэзии и литературы России начала двадцатого века. Но, даже и этот своеобразный русский характер находит отклик по сей день в таких же “маргинальных кругах” интеллектуалов-интеллигентов многих европейских народов.

Рахманинов близок слишком многим, чтобы его можно были считать композитором серьезной классической музыки. Его музыкальный язык и содержание музыки апеллирует к массам. Он прост, понятен, задушевен, очень сентиментален. Музыка Рахманинова обладает всеми теми качествами, которые обожают так называемые “простые люди. Его музыка “за душу берет”. Она полна русской инфантильной меланхолии, той самой вечной щемящей тоски, которую знают все сентиментальные русские люди. Из-за которой Стравинский дал едкое прозвище своему коллеге – “семь футов русской тоски”.

В творчестве Рахманинова, в еще большей степени, чем его эстетического предшественника Чайковского, не надо искать мыслей. Их нет. Только чувства. И картины. Личные “переживания”. Плохо это или хорошо? Ни то, ни другое. Это разные миры, которые выбирает не человек, а его генетика. Есть люди-мыслители. А есть люди эмоций. Художник-мыслитель, особенно в музыке – редчайшее явление. Если посмотреть на всю великую музыкальную литературу, весь “пантеон” композиторов, то мы найдем очень мало мыслителей в музыке. Речь не идет о композиторах “умозрительных”. Таких “пруд пруди”. Только их музыка никому не нужна. Кроме круга их таких же пустопорожних почитателей, которые не в состоянии чувствовать, и которые думают, что пресловутое “рацио” может существовать в музыке без чистых эмоций. Или музыка может базироваться на сухой теории, не согретой осмысленной эмоцией. Эмоция это главная составная часть музыкальной ткани. Ядро. Эмоция, порожденная оригинальной мыслью и порождающая глубокие мысли – самое ценное и редкое и явление.

Бах и Мусоргский – два примера редчайших представителей композиторов, которые умели воплотить течение мысли в музыке. Художники, в которых “рацио” и эмоции находились в редкой гармонии. Трудно, даже сказать что превалировало в их творчестве. Казалось бы, Бах продумывает заранее каждый тон, и вообще всё пишет по лекалам математики. Ан-нет. Каждая математическая форма накалена чувством, от того Бах и “Бог” . Так же и Модест Петрович, который давая еврейский эпос, как философско-исторический опыт, сам перевоплощается в еврея и “переживает” как еврей каждую философскую мысль. Полностью перевоплощается, и музыка рождается живой, с пульсирующей в ней кровью, несмотря на то, что тема исключительно” умозрительно-философская”.

Рахманинов интимен, чувственен, “приватен”, он себя настолько полно и обнаженно воплощает в своей музыке, что Рахманинов-исполнитель всегда “стесняется” Рахманинова-композитора. За то и “любим народом”. За доступность, простоту и обнаженность чувств. Его мир – мир любви, любовных отношений, наслаждения природой, жизнью с циклами природы – умирание с зимой, возрождение с весной, поэзией, литературой. Всем “красивым”. И всегда с присутствием меланхолии. Тоска без любви, окрыленность в любви, и снова тоска. Радость от созерцания красоты, но и тоска от ее же созерцания и от щемящего наслаждения красотой. Радость в любви и бегство от нее, возрождение в любви, но и гибель от нее. Сирень, сирень, цветы, звезды, луна, женщина, море, ароматы, стихи, колокольные звоны. Запахи, стоны, крики, шепоты, молитвы. Знаменитая “русская амбивалентность”. То, что часто презирают многие “западные” умы в русских характерах, считая это национальным недостатком русского народа. “Первобытностью и примитивностью” русского сознания. “Ущербным менталитетом”. Шаткостью сознания, неспособного к мысли и анализу.

Возможно. Но, как никак, Рахманинов и явился выразителем именно этой части русского менталитета. Многими презираемого, а многими обожаемого. Выразителем в музыке русской “забубенной задушевности”, обрамленной в прекрасные поэтические образы и музыкальные формы. С отличным вкусом, но всегда простые и доступные в изложении.

Время показало, что простота, “отсутствие мысли”, при большом напряжении чувства, красоте открытых эмоций, картин и состояний, апеллирующих к самым широким слоям людей имеет не меньшую ценность, обладает гораздо большей популярностью, чем великие мысли, сдержанность повествования и оригинальность языка. Эти миры в музыке и в жизни не имеют возможности понять друг друга, слиться воедино. Мир “доступных и сильных эмоций” будет всегда более любим людьми, чем качественно иной мир мысли, новизны и революционных открытий. Мир глубоких мыслей, изысканных чувств и серьезной философии будет всегда “в меньшинстве”. Очевидно, поэтому так редки композиторы-мыслители. И так медленно “умнеет” человечество.