Когда я жил в Лондоне, я часто занимался в студии Стенвея на New Bond street. Как-то выйдя из студии я увидел странную пару – мужчину и женщину. Она – очень красиво одетая блондинка, он – совершенно запущенный человек с седой козлинной бородой, согбенный и весь в какой-то нечистой одежде.
Глянув повнимательнее, я рассмеялся странной мысли. Опустившийся мужчина напомнил мне Джона Огдона. Прекрасного музыканта, которого я запомнил еще в далеком детстве по 2-му конкурсу Чайковского, где он разделил золотое первое место с Владимиром Ашкенази.
На следующий день я снова был в студии. Во время моих занятий тихо приоткрылась дверь и вошел тот же опустившийся мужчина. Быстро подошел ко мне и представился – Джон Огдон. Потом прижал мою левую руку к своему сердцу и стал говорить очень теплые слова.
Я стал вспоминать что погововаривали сплетники-коллеги. Что Джону сделали лоботомию, чтобы обезопасить его от навязчивой идеи самоубийства, что его разорила жена, непомерно расходующая средства на дома в центре Лондона и роскошную жизнь.
Горячее сочувствие как печной жар полыхнуло во мне.
Мы обнялись крепко.
Весной 89-го года один из моих продюсеров, выпускник королевского колледжа, сказал – “знаешь, вчера Джон играл в колледже, концерт для левой руки Равеля, а правой дирижировал вторым фортепиано, совсем долбанулся”. (Джона никуда уже не приглашали в большие залы).
Тогда я подумал – я попробую сделать это с оркестром когда-нибудь, Джон.
В начале августа он умер. Через 25 лет идея Джона полностью оформилась.
