Как, обычно, двигается музыкант-исполнитель в своей жизни, какие ступени он должен преодолевать именно и только в музыке?

Когда мы начинаем концертную жизнь – мы не исполняем композитора. Мы исполняем “представление о композиторе”. Грубо говоря – шаблон, клише, “общее представление”. Молодой человек, даже не имеет своего, или общего представления. По большей части он “играет” чужое представление – учителей-педагогов, то, что вынес из процесса обучения и опираясь на свою интуицию.

Со временем вырабатывается “свое”, более или менее “личное” отношение-представление о том или ином композиторе.
Это, всё еще, близко к шаблону. К “публичному” представлению о том, или ином композиторе, произведении.

С накоплением жизненного опыта музыкант становится “психологичнее”, глубже, зрелее. Соответственно, его слушают более узкие, просвещенные круги любителей музыки.

Но подлинная “революция” в исполнительстве может произойти только тогда (и если такое случится), когда исполнитель откроет в себе психолога, познавшего людей, жизнь, музыку душ, музыку “мировой души”, которую “озвучивают” композиторы разных народов. Каждый национальный композитор воплощает в музыке сторону человеческой души, которая до него не была “озвучена”. Шопен, к примеру, “озвучил” мир славянской души, обрамив ее во французской изысканности самого интересного и рафинированного, в культурном отношении, времени развития Франции.

Чайковский и Рахманинов дали музыку души русского аристократа, Мусоргский спел душу народа, музыку из корней России без примеси иностранных культур. И так далее.

Исполнитель-психолог начинает проникать в самые тайные глубины души музыки. И музыкальный язык открывает постепенно свои тайны – когда каждый тон, того или иного композитора расшифровывается без аберраций, без оглядок на “традиции” (как правило ужасные) и шаблоны.

Я буду теперь говорить с мировой публикой только, и исключительно о той, пресловутой, логике музыки, которая постигается только в совокупности очень счастливых обстоятельств жизни. Когда музыка вырывается из шаблонов непонимания и начинает сверкать аутентичными характерами людей, оставивших нам свою музыку.

“Публике” трудно будет “дотянуться” до такого понимания музыки. Но “тянуть” ее к глубокому пониманию необходимо. Публика живет в еще более “оторванном от музыкальной реальности” мире штампов и клише, ибо не обладает и возможностью участвовать в создании музыки, даже на интуитивном уровне.

Только этот период жизни артиста ценен и, по-настоящему, интересен. Только в этот момент можно наслаждаться подлинной музыкой без ужасных искажающих суть исторических наслоений дурных традиций. А “традиции” в искусстве, к несчастью, бывают только дурными.

Только тогда приходит понимание, что “токката” у Шумана, к примеру, является “не жанром музыки”, а выражением счастья работы, как формы бытия. Редкое, счастливое исконно немецкое чувство наслаждения трудом созидания. А “жанр” является лишь формой воплощения удивительного национального содержания души композитора. И только тогда происходит чудо прямого общения с любой личностью, оставшейся бессмертной на нотном стане, ждущей когда ее “озвучат”.

Good night.
AG