Если принять за факт, что Стравинский не был “теплокровным млекопитающим”, то гораздо легче “понять” и “принять” его творчество. В музыке Стравинского живет интереснейший мир, который можно с удовольствием, даже с наслаждением “разглядывать”. Там есть огонь, страсть, неимоверные контрасты, динамика, смыслы, ум. Там всё есть, кроме тепла подлинной жизни. Не потому, что Стравинский холоден “как человек”, он даже очень “горяч” и темпераментен, но потому что “температурные соотношения” его мира не годятся для жизни человека. “Его планета” не подходит для человеческой жизни. На “планету Стравинский” с ее жизнью можно только смотреть, “любоваться” ею.

Наверное, похожие ощущения будут у людей, когда они, путешествуя в далеком космосе, будут находить заманчиво прекрасные планеты, но непригодные для жизни. Таков Стравинский с его музыкальным космосом. Вглядываясь в него “из иллюминатора” космического корабля, мы увидим там всё, что “сопутствует” человечеству. Любовь, смерть, войны, мир, кровь, гибель, радость бытия. Всё “что угодно”, кроме самого человека. В этом космосе живет и действует человек, которого уже давно нет. Там его отражение, которое появилось после “световых лет”, прошедших со времени гибели человечества и их планеты. Голограмма исчезнувшей давно жизни. Но не сама жизнь.

Поэтому музыка Стравинского никогда не вызывает сочувствия что бы там не “происходило”. Убийство, война, победа, торжество красоты, природы, или торжество подлости, вера, религия, ход истории, море крови или варварской дикой чувственности. Там всё это есть, но все эти, волнующие человека “события жизни” никогда не вызовут сочувствия, потому что музыка Стравинского дает понять, что это не сама жизнь, а ее космическая проекция, создающая иллюзию жизни, которой нет уже миллионы лет. Голограмма жизни, демонстрируемая нам с расстояния световых лет, прошедших со времени, когда эта жизнь существовала в реальности. Совершенно космический эффект телескопического взгляда на жизнь земли с космического расстояния. Земли, потому что там все земные события самого настоящего человечества, со всеми деталями и подробностями.

В музыке Стравинского спектр затронутых вопросов философии жизни человека, ее смыслов очень широк. Это, безусловно, композитор мыслитель, философ. Что так же объединяет великую триаду Мусорский-Шостакович-Стравинский. Стравинский затрагивает буквально все темы бытия. От тем морали, до самых, что ни на есть животрепещущих религиозных вопросов, доктрин и размышлений. Там есть даже “великая отечественная война”, возвращающиеся с победой “русские воины”. Но мы смотрим на выражение в музыке этой великой победы и нам смешно от мелкости события, как она отражается в “телескопе” Стравинского. “Мухи” маршируют, катят перед собой игрушечные пушечки и голосят свои “исторические” славянские “народные” вопли-песни. Если принять точку зрения, что нас давно нет, что вся наша жизнь давным-давно не существует, что мы являемся отражением этой когда-то существовавшей живой жизни, которую видит исследователь-инопланетянин – это будет “взгляд Стравинского” на человека и жизнь. Взгляд на людей и жизнь, который очень способствует долголетию.

Музыка это – человек ее написавший. И, конечно, весьма странен такой человек, способный подобным образом смотреть на жизнь и таким образом воспринимать ее. Но, “не хотите, не дружите”. Мы имеем дело с искусством, а искусство не обязательно должно быть “хорошим человеком”. Оно вполне может быть очень аттрактивным, притягательным и привлекательным, и этого будет достаточно. Другое дело, что нам не захочется жить в музыке подобного человека, но мы существа любопытные и любящие эстетическую красоту. A в мире Стравинского пищи для услады эстетических рецепторов человека хоть отбавляй.

Стравинский завершает славянскую русскую триаду великих композиторов Мусоргский-Шостакович-Стравинский. В этой триаде, как в самой истории отразилась судьба славянского дохристианского начала коренного русского человека. Вернее, древнего “русского духа”. В Мусоргском он явился как надежда на нового русского человека. В Шостаковиче он был смят растерзан и искорежен до неузнаваемости катком тоталитаризма русского варварства. В Стравинском он отразился как проекция давно исчезнувшей жизни.