Интересные наблюдения.
Сегодня мне “не разрешили” (мое маленькое “семейство”) садиться за инструмент и приступать к работе, и “заперли” мою студию. По правде сказать, и так много дел, когда приезжаешь после долгого отсутствия – переписка, текущие бытовые дела, наши общие дела, о которых я уже поведал в первой половине дня и тд и тп
Всем известно каково приезжать домой после долгого “отпуска”. И всё же я не удержался, и перед завтрашним началом завершающей фазы работы над Симфоническими Этюдами Шумана для записи в феврале, прослушал вариант записи, забракованный мной полтора года назад, из-за неполадок с инструментом и некоторых минимальных, как мне казалось, эстетически-философских просчетов с моей стороны.
Прослушав, я был поражен незрелостью трактовки и лишний раз благословил “подведший” в прошлом году Стейнвей. Что меня особенно поразило, что самые грубые ошибки прочтения смыслов и характеров случились в тех местах… где подсознательно я прикасался к инструменту с прикосновением “в лучших традициях пианизма” и “русской школы”.
Один аккорд, одна нота, два тона, соединенные “со школой и красотой пианизма”, которому учили еще в юности “лучшие педагоги”, прорезавшиеся в студии, когда я терял контроль сознания над образами и звуком моментально убивали все смыслы и характер любого тона, любого аккорда в контексте философских и художественных задач произведения.
Мои очередные “поздравления” пианистам с “пианизмом” и “школами”. ЭТО КАТАСТРОФА. Нельзя, если ты создаешь реальные образы и передаешь глубинные смыслы, допустить ни ЕДИНОГО прикосновения к фортепиано “со школой пианизма”. Это есть обезличивающая мертвая полированная маска на лице трупа музыки.
Вот так-то.
AG ❤
ANDREI GAVRILOV 