Ilya Mescheryakov Дорогой Илья, я вынес Ваш вопрос на timeline, из-за содержащейся в нем глубины и бесконечной неповоротливости словесного языка, требующего тяжеловесных конструкций для ответа на краткой вопрос.

“Вопрос от непрофессионала. “Исполнитель воплощает в звуке метафизику сущности личности композитора”. А сущность личности исполнителя не должна, в идеальном случае, влиять на звук? То есть звук, это не результат совместного творчества: композитор 85%, исполнитель 15%?”

– Здесь “дело” обстоит так: текст композитора состоит из формы, как “структуры” (соната, концерт, прелюдия, баллада и тд), формы, как оболочки содержания (звуки, которые сами являются формой, и в которых находится метафизическое, философское содержание), содержания как такового, что находится в оболочках этих двух форм – формы произведения и формы звуковых построений.

Композитор, выражая себя в звуке, выражает себя в некоем “абстрактном звуке”, который наиболее соответствует метафизике содержания. Этот звук может меняться в зависимости от времени, от развития человека, его антропологических изменений, полной смене ассоциаций, связанных с цивилизационными изменениями, с развитием технологий звука и тд.

По “большому счету”, композитору “всё равно”, какой звук изобразит ту или иную краску, воплотит ту или иную мысль, содержательную задачу. Он, оркеструя “симфонию”, выбирает наиболее “подходящие” инструменты, наиболее близко соответствующие своим звучанием философскому и метафизическому содержанию.

Часто, композиторы ошибаются в оркестровке, недостаточно хорошо ей владеют, меняют свое отношение на протяжении жизни к распределению звуков среди оркестровых инструментов, “переоркестровывают” произведения.

Баху, к примеру, совершенно “всё равно”, когда он пишет музыку для гобоя д’аморе, перепоручает ее скрипке, клавесину – он пишет для “абстрактного инструмента”, хорошо понимая абстрактность музыки, как постоянно развивающегося и меняющегося во времени феномена. Он занят содержанием. Метафизикой.

Поэтому, глубокая музыка, действительно выражающая метафизику личности автора, требует постоянного поиска наиболее соответствующего звука музыкальным мыслям и художественным образам, заложенных в музыку. Постоянного усовершенствования звучания музыкального космоса человека, или, выраженного человеком, нечто большего, чем, собственно, его сущность.

Например, пытаясь оркестровать для симфонического оркестра в прошлом году “Картинки с выставки” Мусоргского, я пришел к выводу, что классический состав оркестра совершенно непригоден к выражению метафизики, образов, состояний, мыслей, заложенных в этом поразительном произведении.

То же с Симфоническими Этюдами Шумана, сонатой Листа си минор, с произведениями, в которых метафизика настолько ярко выражена и богата в ткани своего существа, что НИКАКИЕ инструменты сегодня не годятся для выражения этой музыки.

Фортепиано это “бледная замена” тем идеям, которые живут в музыке этих произведений. Подлинно глубокая музыка абстрактна в аспекте звука, как формы выражения. Она значительно превосходит, в своем разнообразии красок и богатстве жизни музыкальной ткани, все инструменты, которыми, на сегодняшний день, обладает человечество.

AG